![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Вот так промеж отечественных густопсовых новостей про усугубление соверенности и неудачно топящих отрезанные руки любовниц профессоров-историков, которые не торкают, потому что наступила рефрактерность уже, фаза плато, так сказать, натыкаешь вдруг на сообщение, что 30 лет падения стены.
А я ведь помню. Я ведь там в это время была. Как вчера ведь все было!
Летом стояли мы перед ней, прямо по курсу были Бранденбургские ворота, и справа - Рейхстаг, там были мелко видные люди, они нам почему-то помахали, и кто-то из наших сказал - смотрите, ребята, там свобода уже, и ее даже видно...
ГДР, в которую мы приехали поучиться, выглядела не то чтобы совсем раем, но явно улучшенной версией реальности. Уезжали мы от талонов на масло и чай, козырным элементом моего гардероба была преобразованная из протершихся джинсов юбка (штанины отрезаем, зашиваем по шву спереди и сзади, и вуаля. Из сегодня смотря, ужас ужасный, но мальчишки наши мне говорили - вон там целый автобус немцев головы свернул, глядя, как ты идешь, я сдержанно гордилась, и мы все совсем не думали, что на двадцатилетние ноги совершенно неважно, что надето), это была наша первая вылазка за железный занавес, и когда после польской границы наш поезд разминулся с электричкой, Серега обратил внимание коллектива - Вы только подумайте, целый поезд настоящих немцев!
В первый же вечер в общаге встретившийся мне в кухне, куда я вылезла помыть посуду, абориген поинтересовался - А правда вы посуду мылом моете? За утвердительный ответ и предъявление в качестве доказательства хозяйственного мыла я получила в дар полбутылки жидкого средства.
В магазинах и вправду было сорок сортов колбасы и масса вариантов красивых и довольно вкусных пирожных. Но, как быстро обнаружилось, это все стоило денег, которых почти не было. Потому что были другие соблазны - сеть магазинов Esquisit, там продавались классные шмотки великолепного качества, я носила их потом много лет, пока нет заносила до дыр. В студенческий бюджет они вписывались с громким треском, но устоять выросшим на голодном одежном пайке девицам было невозможно. Нам давали талоны на завтраки и обеды в университетской столовой, но особой сытости они не обеспечивали, хлеб, вековая опора русского рациона, появлялся там спорадически, а супы все были в форме непонятного пюре. Но человек приспосабливается к чему угодно. Мы быстро обнаружили лавку, торгующую колбасными обрезками, и стали там постоянными любимыми клиентами, научились делать сытную смесь путем смешивания в банке из-под конфитюра крошек печенья и остатков сгущенки, регулярно подрабатывали на ночных дежурствах (очень удобная система - идешь к старшей сестре клиник, узнаешь, в каком отделении сегодня можно поработать, санитаришь ночь, а утром являешься в кассу с подписанной дежурными сестрами бумажкой и получаешь свою 51 марку, без всякого оформления и графика), не пропускали никаких вечеринок, куда нас регулярно приглашали (кроме напитков, там бывает какая-то еда), и в целом ощущали себя неплохо. Хотя за время пребывания в фатерлянде я похудела килограмма на три-четыре, а лишнего веса у меня и до того не было.
Кроме нас, понаехали учиться на тех же основаниях безвалютного обмена поляки, литовцы и венгры. С поляками мы сразу подружились как с братьями-славянами, венгры были довольно холодны, а литовцы подчеркнуто общались только на немецком, хотя по-русски говорили все прекрасно, и демонстрировали к нам явную и открытую неприязнь как к оккупантам. Усмотрев в этом вопиющую несправедливость, на какой-то общей пьянке я прицепилась к самым оголтелым русофобам, требуя объяснить, какие у них лично ко мне претензии и что плохого конкретно я им сделала. Понятие "коллективная ответственность" тогда еще не было в широком употреблении, литовцы в итоге долгого утомительного выяснения отношений признали, что предъявить им лично нашей компании нечего, а за грехи Советской власти в целом мы отвечать не можем и вообще тоже в разной степени от нее пострадали, и дальше мы не то чтобы подружились, но общались вполне спокойно и даже брали друг у друга какие-то конспекты переписать.
Мы быстро начали разговаривать между собой на той смеси языков, которой разговаривают все студенты-иностранцы - родной язык с большим вкраплением местных слов, и эта манера речи не сразу выветрилась после возвращения домой. Равно как и местный акцент, про который мне говорили спустя годы. Мы поездили по стране, облазали наши окрестности, Дрезден и Восточный Берлин, и даже зарулили в Западный, когда уже не стало стены. Столкнулись пару раз с немецкой бюрократией. Завели много друзей и общались потом с ними долгие годы, жаль, что постепенно это сошло на нет.
Потом я неоднократно была в Германии, в более продвинутой западной ее части, с большим бытовым комфортом и финансовыми возможностями, сдуру не использовала возможность перебраться туда жить (у нас потому что тоже теперь нормально и вообще роднее как-то, считала я, а когда мне наконец стало очевидно очевидное, было уже поздно), но самые приятные и веселые воспоминания - про первый раз. Тот год, когда упала стена...
А я ведь помню. Я ведь там в это время была. Как вчера ведь все было!
Летом стояли мы перед ней, прямо по курсу были Бранденбургские ворота, и справа - Рейхстаг, там были мелко видные люди, они нам почему-то помахали, и кто-то из наших сказал - смотрите, ребята, там свобода уже, и ее даже видно...
ГДР, в которую мы приехали поучиться, выглядела не то чтобы совсем раем, но явно улучшенной версией реальности. Уезжали мы от талонов на масло и чай, козырным элементом моего гардероба была преобразованная из протершихся джинсов юбка (штанины отрезаем, зашиваем по шву спереди и сзади, и вуаля. Из сегодня смотря, ужас ужасный, но мальчишки наши мне говорили - вон там целый автобус немцев головы свернул, глядя, как ты идешь, я сдержанно гордилась, и мы все совсем не думали, что на двадцатилетние ноги совершенно неважно, что надето), это была наша первая вылазка за железный занавес, и когда после польской границы наш поезд разминулся с электричкой, Серега обратил внимание коллектива - Вы только подумайте, целый поезд настоящих немцев!
В первый же вечер в общаге встретившийся мне в кухне, куда я вылезла помыть посуду, абориген поинтересовался - А правда вы посуду мылом моете? За утвердительный ответ и предъявление в качестве доказательства хозяйственного мыла я получила в дар полбутылки жидкого средства.
В магазинах и вправду было сорок сортов колбасы и масса вариантов красивых и довольно вкусных пирожных. Но, как быстро обнаружилось, это все стоило денег, которых почти не было. Потому что были другие соблазны - сеть магазинов Esquisit, там продавались классные шмотки великолепного качества, я носила их потом много лет, пока нет заносила до дыр. В студенческий бюджет они вписывались с громким треском, но устоять выросшим на голодном одежном пайке девицам было невозможно. Нам давали талоны на завтраки и обеды в университетской столовой, но особой сытости они не обеспечивали, хлеб, вековая опора русского рациона, появлялся там спорадически, а супы все были в форме непонятного пюре. Но человек приспосабливается к чему угодно. Мы быстро обнаружили лавку, торгующую колбасными обрезками, и стали там постоянными любимыми клиентами, научились делать сытную смесь путем смешивания в банке из-под конфитюра крошек печенья и остатков сгущенки, регулярно подрабатывали на ночных дежурствах (очень удобная система - идешь к старшей сестре клиник, узнаешь, в каком отделении сегодня можно поработать, санитаришь ночь, а утром являешься в кассу с подписанной дежурными сестрами бумажкой и получаешь свою 51 марку, без всякого оформления и графика), не пропускали никаких вечеринок, куда нас регулярно приглашали (кроме напитков, там бывает какая-то еда), и в целом ощущали себя неплохо. Хотя за время пребывания в фатерлянде я похудела килограмма на три-четыре, а лишнего веса у меня и до того не было.
Кроме нас, понаехали учиться на тех же основаниях безвалютного обмена поляки, литовцы и венгры. С поляками мы сразу подружились как с братьями-славянами, венгры были довольно холодны, а литовцы подчеркнуто общались только на немецком, хотя по-русски говорили все прекрасно, и демонстрировали к нам явную и открытую неприязнь как к оккупантам. Усмотрев в этом вопиющую несправедливость, на какой-то общей пьянке я прицепилась к самым оголтелым русофобам, требуя объяснить, какие у них лично ко мне претензии и что плохого конкретно я им сделала. Понятие "коллективная ответственность" тогда еще не было в широком употреблении, литовцы в итоге долгого утомительного выяснения отношений признали, что предъявить им лично нашей компании нечего, а за грехи Советской власти в целом мы отвечать не можем и вообще тоже в разной степени от нее пострадали, и дальше мы не то чтобы подружились, но общались вполне спокойно и даже брали друг у друга какие-то конспекты переписать.
Мы быстро начали разговаривать между собой на той смеси языков, которой разговаривают все студенты-иностранцы - родной язык с большим вкраплением местных слов, и эта манера речи не сразу выветрилась после возвращения домой. Равно как и местный акцент, про который мне говорили спустя годы. Мы поездили по стране, облазали наши окрестности, Дрезден и Восточный Берлин, и даже зарулили в Западный, когда уже не стало стены. Столкнулись пару раз с немецкой бюрократией. Завели много друзей и общались потом с ними долгие годы, жаль, что постепенно это сошло на нет.
Потом я неоднократно была в Германии, в более продвинутой западной ее части, с большим бытовым комфортом и финансовыми возможностями, сдуру не использовала возможность перебраться туда жить (у нас потому что тоже теперь нормально и вообще роднее как-то, считала я, а когда мне наконец стало очевидно очевидное, было уже поздно), но самые приятные и веселые воспоминания - про первый раз. Тот год, когда упала стена...
